Почему в России стало меньше Иванов?
| 15:00, среда, 20 апреля 2011-20, 15:00
Однажды, лет 15-20 назад, некий ярославец поехал в Москву на электричке за продуктами. Это были голодные годы начала ельцинских реформ и в Ярославле даже самые элементарные продукты были в страшном дефиците. Но поездка не увенчалась успехом. Не желая вернуться с пустыми руками, он решился на отчаянную попытку. Где-то в районе Ярославского вокзала он зашел в продуктовый магазин. Полки были пусты, но наш герой не обескуражился.
"Можно позвать сюда Лену, ну, знаете, маленькую Лену, которая занимается поставками?" - спросил он продавщиц. Вышедшую вскоре после этого девушку он заключил в объятия и сразу стал засыпать поцелуями. "Ну, как ты, дорогая? Есть у тебя те 500 грамм колбасы, которые ты отложила в сторону для меня?" Та, будучи не знакомой с ним, понятное дело, была несколько ошеломлена, но послушно пошла-таки за колбасой и отдала ему полкило. Когда потом его спрашивали, как он умудрился придумать столь хитрый план, он ответил: "Это очень просто. В любом женском коллективе, численность которого составляет больше пяти человек, обязательно найдется как минимум одна Лена".
Я услышал этот рассказ, когда был в Ярославле на практике, и гипотеза эта мне показалась вполне правдоподобной. Несмотря на то, что в том маленьком языковом центре, где я учился, преподавателей было всего пятеро, две из них были Лены. Но одними Ленами дело не ограничивается. Когда, четыре года спустя, я поехал работать в Москву, в том небольшом коллективе, где, кстати, я был единственным иностранцем, Александров было целых пятеро. Был еще и компьютерщик и начальник другой компании, размещавшейся в том же здании, которые, заходя в гости, увеличивали это число до семи. Когда я, все еще работающий в английском офисе той же компании, узнал и передал русскоговорящему начальнику новость о том, что у нас появился новый сотрудник по имени Саша, тот тяжело вздохнул и сказал: "Неужели они ничего более оригинального придумать не могли?!"
Однообразие порождает парадоксальное многообразие. Один рыбинский приятель, которого звали на работе Саней, чтобы отличать его от многочисленных других Александров, превращался в Сашу у себя дома, а в Шуру в компании общего друга, который познакомил меня с ним. Но не все имена имеют столько разных ласкательно-уменьшительных форм. Вообще, в Москве порой возникало ощущение, что, если крикнуть "Лена!", "Оля!" или "Саша!" на любой улице города, то сразу оглянутся почти все представители соответствующего пола в пределах слышимости.
Не думайте, однако, что я высмеиваю или осуждаю эти имена. Все они сами по себе хорошие в умеренных количествах и имеют славное происхождение. Я скажу больше - самые распространенные русские имена еще и обладают отличной международной узнаваемостью, благодаря большому количеству прославившихся тезок, и никогда не выйдут из моды. Владимир - он везде Владимир, будь он Лениным, Путиным, Маяковским или Набоковым. То есть, они обладают тем качеством, которое Сталин якобы считал необходимым для мелодии гимна СССР, сказав одному их композиторов, сочинявших ее, что Государственный гимн должен быть как вездеход, он должен быть способным ходить по любой местности, преодолевать любые границы. Кстати, в виду этого обстоятельства, нечего русскому человеку англизировать свое имя. Евгений, выдающий себя за Eugene, кажется просто смехотворным. Неужели он стыдится своей национальности?
Но, как бы то ни было, у меня давно сложилось впечатление, что, по сравнению с прошедшими столетиями Россия сильно обеднела в плане разнообразия имен. Даже Иван - имя, раньше представлявшееся иностранцам как типично русское, теперь встречается довольно редко. (Замечу в скобках, что оно поредело в той же степени, как и за последние годы его когда-то вездесущий английский аналог Джон). А чего стоят дореволюционные, чисто православные имена, якобы присваивавшиеся детям в честь святого, чей праздник совпадал с днем рождения! Где теперь эти Афанасии, Кузьмы или (мое самое любимое имя - так звали отца одного из великих русских художников Серебряного века) Эльпидифоры? Вроде некоторые из них начинают вновь пользоваться определенной популярностью, но, я подозреваю, только в искушенных столичных кругах.
Относительно большая многонациональность Российской империи обогащала это разнообразие имен. Даже мое собственное имя периодически встречалось в дореволюционной России у обрусевших поляков, на чьей родине оно почему-то пользовалось большой популярностью. Мне и не сосчитать количество раз, когда оно (уж не говорить о фамилии!) коверкалось при диктовке по телефону. А вот про потомка польских дворян, выходца Ошмянского уезда Виленской губернии Феликса ЭДМУНДовича Дзержинского услышали все.
При всей их чудаковатости, имена, появившиеся в разгар раннего пост-революционного периода вроде Лунио, Даздрапермы и Нинели, проявляют несомненную изобретательность. Примечательно, что наступление второй эпохи всеобщих потрясений на рубеже 80-х и 90-х годов ничем аналогичным не сопровождалось. Припоминаю только, как в журнале "Большой город" были опубликованы записи разговоров в кафе "Пушкин", где упоминался "один пацан, [которого] записали Ебном - Ебн Владиславович или как-то там... аббревиатура от Ельцина Бориса Николаевича".
Про предпочтения (эстетические и другие) завсегдатаев этого заведения я, конечно, умолчу. И я прекрасно понимаю, что, выбирая предельно диковинного имени для ребенка, родители обрекают его на бесконечное передразнивание. Уж страшно консервативны дети, и они любят высмеивать все то, что не вписывается в их ограниченные представления о том, что является нормой. Хорошо, кстати, что русский человек не настолько падок на причудливые имена, насколько мои соотечественники. К примеру, обнародование подробностей семейной жизни 42-го президента США привело к появлению целого поколения маленьких Челси. И даже самые скандальные русские знаменитости, насколько я знаю, никогда не называли своих чад в честь того места, где они были зачаты, как это сделали супружеская чета Бекхэм. Но все-таки, будьте смелее. Ограничиваясь одними и теми же именами, делая хоть и беспроигрышный, но ужасно скучный выбор, вы увековечиваете советский конформизм в его наихудшей ипостаси. Дореволюционное культурное наследие либо гибнет на глазах, либо утрачивает безвозвратно. Я думаю, что наследие дореволюционных имен до сих пор подлежит воскрешению и может помочь восстановить преемственность с прошлым.
