О растаявшем призраке
| 12:43, вторник, 23 августа 2011-23, 12:43
20 лет назад Борис Ельцин на глазах у российских депутатов, Михаила Горбачева и миллионов телезрителей подписал указ о запрете деятельности КПСС.
12 февраля 1848 года Маркс и Энгельс опубликовали "Манифест коммунистической партии" и впервые прозвучал знаменитый лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!".
По данным изучавшего этот вопрос писателя Стефана Цвейга, первым за 56 лет до Маркса и Энгельса назвал себя коммунистом леворадикальный депутат французского Конвента Жозеф Фуше, по иронии судьбы, впоследствии сделавшийся наполеоновским министром полиции, герцогом и миллионером.
И сегодня в мире есть коммунисты (насколько они являются настоящими учениками Маркса и Энгельса - другой вопрос).
Но в целом, срок жизни проекта, пытавшегося изменить мир, уложился в 143 с половиной года.
Замысел
Главный труд Маркса, трехтомный "Капитал", представлял собой достаточно толковый анализ современной ему экономики, но не был свободен от ошибок. Чего стоит утверждение, будто новую стоимость создает только физический труд с материальными предметами, или постулат о неуклонной и неизбежной "пауперизации" рабочего класса при капитализме, или прогноз, что человечество скоро откажется от "бумажных суррогатов", ибо только золото есть настоящие деньги.
Социально-политическая доктрина марксизма укладывалась в известную формулу: "Вся история человечества есть история борьбы классов".
Феномен классовой борьбы историки открыли задолго до Маркса и Энгельса. "Новое слово" заключалось в объявлении борьбы за присвоение прибавочной стоимости единственной движущей силой истории и мотивом людского поведения.
Очевидный факт, что бедняки сплошь и рядом оказываются консерваторами, а представители привилегированных классов - революционерами, основоположников "единственно верного" учения не смущал.
Маркс терпеть не мог и неоднократно обзывал "ослом" жившего в XII веке французского короля Людовика VII. Пожертвовав из-за любви (вернее, нелюбви к навязанной ему жене) богатой провинцией Аквитания, тот наглядно доказал, что далеко не всем в мире правит экономический интерес.
История знает всего трех мудрецов, попытавшихся выработать всеобщую теорию мотивации, наподобие "всеобщей теории поля", которую по сей день днем с фонарем ищут физики.
По мнению Карла Маркса, всем движет классовая борьба, по мнению Зигмунда Фрейда - секс, по мнению Дейла Карнеги - желание каждого быть значительным.
Вероятно, ближе всех к истине подошел простой коммивояжер из штата Миссури.
Удивительно, каким образом заурядная социально-экономическая теория, которые рождались в головах интеллектуалов десятками, приобрела такую власть.
Вопреки Ленину, марксизм имеет не три, а две главные составные части, или генеральные идеи. Это имущественное равенство, превращение социума в муравейник, члены которого трудятся на общий котел, не отделяя личного интереса от коллективного, и замена свободы, которую марксисты пренебрежительно именуют "стихийностью", плановым целенаправленным развитием.
Неравенство и вытекающая из него конкуренция - самый мощный стимул к труду и инициативе. Имея такой инструмент, капитализм генерирует колоссальное богатство, часть которого впоследствии перепадает и слабым.
Но "диккенсовская" эпоха первоначального накопления была жестокой.
На смену феодальному обществу, где каждый знал положенное ему место, и каждому было положено хоть что-нибудь, шел мир капиталистического города, где никому ни до кого нет дела. Обретенная свобода обернулась для простого человека свободой, по словам Николая Некрасова, "от голода и сырости без денег умереть".
Маркс и Энгельс ошиблись, приняв вопли только что народившегося младенца за предсмертный хрип агонизирующего старика, но проповедуемые ими уравнительная справедливость и коллективизм в ту пору не могли не найти многочисленных приверженцев.
Опять же, ничего нового в этих идеях не было. Притягательная сила марксизма состояла в том, что его основоположники придали чаяниям английских лоллардов и чешских таборитов вид научной теории.
Маркс и Энгельс были детьми века Просвещения с его истовой верой в силу Чистого Разума. Тогда было модно считать, что homo sapiens способен все познать и устроить по уму, и чем скорее он заменит собой Господа Бога, создавшего мир таким несовершенным, тем лучше.
На самом деле, при ближайшем рассмотрении в замысле сразу обнаруживались многочисленные неувязки.
Если, как ни старайся, не получишь ни больше, ни меньше остальных, то с какой стати трудиться с полной отдачей и раскрывать свои способности? Значит, без контроля и принуждения все-таки не обойтись? Где же обещанное царство свободы?
Человеческие желания всегда опережают возможности. Если отменить деньги и разрешить каждому брать блага "по потребностям", не произойдет ли мгновенное разграбление бщественных кладовых? Значит, потребности надо ограничить "разумными рамками"? А кто станет их устанавливать?
Плановое развитие требует единой централизованной воли. Значит, все-таки будут те, кто принимает решения, и те, кто слушается?
За красивой утопией явственно вырисовывались норма выработки, пайка и полновластные надсмотрщики. Современник Маркса и Энгельса Отто фон Бисмарк, ознакомившись с их трудами, сказал, что построить социализм, конечно, можно, только надо выбрать страну, которой не жалко.
Сами основоположники полагали, что личный интерес в обществе будущего заменит высокая сознательность. Они, несомненно, читали работы жившего в начале XVIII века профессора Карла Вольфа, который утверждал, что в задуманном им "регулярном государстве" подданные станут "с готовностью и охотно выполнять все, что власти сочтут необходимым для общего блага".
Неустранимый порок проектов Вольфа и Маркса состоял в том, что для реализации они требовали людей, которые на грешной земле не живут. Недаром в теории и практике марксизма такое важное место занимали "воспитание нового человека" и "перековка человеческого материала".
Воплощение
Основоположники марксизма, по мнению многих, намеренно избегали вдаваться в детали того, как будет функционировать коммунистическое общество. Перед их последователями встал выбор: уступить людской природе, или ломать ее через колено.
Западноевропейские марксисты избрали первый вариант. Эдуард Бернштейн провозгласил лозунг: "Конечная цель - ничто, движение - все". Его сторонники отнесли осуществление коммунистической мечты в неопределенное будущее и сосредоточились на борьбе за улучшение положения рабочего класса в рамках капитализма, которую Ленин клеймил непонятным простому русскому человеку, но явно нехорошим словом "тред-юнионизм".
Второй вариант, выбранный большевиками, обернулся массовыми расстрелами несогласных и всех, кто потенциально мог оказаться несогласным, рабским трудом и лагерными сроками за нарушения трудовой дисциплины.
Именно Россия оказалась "авангардом прогрессивного человечества". Коммунисты видели в этом повод для гордости, их оппоненты - историческое проклятие.
История помнит латышских красных стрелков, украинских, грузинских и азербайджанских большевиков. Но в общем и целом, коммунистическая идея не нашла особого отклика в душах других народов бывшей Российской империи. После русской революции практически все они провозгласили независимость, и никакого социализма строить не собирались. Это уж потом Советская Россия, победив в Гражданской войне и оправившись, "подтянула" их под себя.
Одни считают, что Россия сильно провинилась перед человечеством, не только сама с головой кинувшись в утопию, но и 70 лет силой навязывая ее всем, до кого могла дотянуться. Распад строившейся пять веков империи и утрата статуса сверхдержавы - заслуженная расплата за великое заблуждение.
Другие видят в России жертву и утверждают, что большевизм был навязан внешними недругами, стремившимися к ее ослаблению: то ли мировым масонством, то ли кайзеровским генштабом, то ли трестом "Стандард ойл", пытавшимся избавиться от конкурентов в лице бакинских нефтяников.
Первым можно напомнить, что, если на России и лежит историческая вина, то она искупила ее, самостоятельно, в отличие от Германии, справившись со "своим" тоталитаризмом и добровольно дав свободу бывшим странам соцлагеря и республикам СССР.
Вторым - что ветер валит только подгнившие деревья. Отчего-то никому не удалось втянуть в разрушительные эксперименты США, Британию или Францию, хотя геополитических конкурентов и недоброжелателей у них тоже хватало. Было, значит, в самом российском обществе что-то такое, что сделало возможной победу большевиков?
Николай Бердяев в работе "Истоки и смысл русского коммунизма" выводил их из традиций общины, самодержавия и особенностей русского православия.
Историк Михаил Восленский, наблюдавший также китайскую и кубинскую революции, пришел к иным выводам.
Не случайно, указывал он, революции, вопреки Марксу, произошли не в самых развитых, а, наоборот, в отсталых аграрных странах.
По мнению Восленского, коммунизм - не прорыв в будущее, а попытка законсервировать прошлое, реакция патриархального общества на наступление капитализма.
Далеко не всем, в том числе угнетенным, хочется жить свободно и ответственно, участвовать в конкуренции, принимать все решения самим, а не следовать традициям. В конце концов, как замечал Восленский, дети счастливее с воспитывающими их родителями, пускай строгими, нежели без них.
Скажем, в лице колхозов Сталин просто восстановил привычный русской деревне крепостной уклад с общиной, начальством и барщиной. Конечно, они не являлись воплощением крестьянской мечты о счастливой жизни, но, вполне вероятно, устраивали многих больше, чем капиталистическое фермерство, в котором место нашлось бы не каждому.
И городские предприятия в СССР совершенно сознательно конструировались, как "промышленные деревни".
Немецкий историк Карл Витфогель первым обратил внимание на разительное сходство сталинского СССР с Египтом времен фараонов. И там, и здесь господствующим классом являются не частные собственники, а бюрократия; государство играет ключевую роль в экономике и подавляет человека своим величием; грань между свободными и рабами размыта, ибо перед лицом правителя все равны нулю.
В трудах молодого Маркса наряду с известной каждому со школьной скамьи "тройчаткой" - рабовладение, феодализм, капитализм - упоминался и "азиатский способ производства". Из позднейших работ он исчез: вероятно, Маркса смущали параллели между придуманным им "самым передовым в мире строем" и древними деспотиями Востока.
Общество, построенное Сталиным, имело мало общего с мечтами основоположников. Равенства, свободы и отмирания государства в нем не было и в помине. В основе лежал страх жестоких наказаний.
В 1940 году из 2,3 миллиона обитателей ГУЛАГа на долю "врагов народа" и уголовников приходилось меньше половины, а 57% составили осужденные "за колоски", получасовое опоздание на работу или "запоротое" сверло.
При этом любой энергичный и амбициозный человек, не принадлежавший к господствующим классам старой России и сумевший получить образование, мог за считанные годы сделать совершенно головокружительную карьеру.
Да, новоиспеченного наркома в любой момент могли вытащить из собственного кабинета и забить сапогами в подвале или превратить в раба на одном из островов ГУЛАГа. В народе возникла поговорка: "Не клади медведю руку в пасть, не ходи начальником в советскую власть!". Но шанс попробовать получили многие.
Вот им, сумевшим уцелеть "выдвиженцам", действительно жить стало лучше и веселее. Вместе с родней, таких людей насчитывалось 10-15% населения. Это чрезвычайно активное и напористое меньшинство и выступало полвека на авансцене от имени народа, создавая иллюзию всеобщего энтузиазма. Именно оно породило и донесло до наших дней легенду о сталинской эпохе как времени сплошных побед, больших надежд и суровой справедливости.
Крах
Историк Игорь Бунич назвал построенное Сталиным общество своего рода шедевром, в котором каждое колесико отвечало своему назначению и цеплялось за другие. Тем не менее, оно не пережило своего создателя.
Номенклатура властно требовала гарантий личной неприкосновенности и стабильности своего положения.
Наверно, элита могла бы "себе полегчить", как выразился генерал-прокурор Павел Ягужинский при избрании на престол Анны Иоанновны, а подданных оставить в прежнем состоянии.
Но, вероятно, хотя бы некоторой ее части оказались не чужды совесть и сострадание.
А может, в памяти Хрущева, Маленкова и многих пониже рангом остался ужас лета 1941 года, когда рушился фронт и пропадали без вести целые дивизии. Сформировалось понимание, что с народом надо бы все-таки помягче, не то в другой раз кривая не вывезет, если наступать на СССР будут не нацисты с расовой теорией и зондеркомандами, а американцы с джазом, кока-колой и демократией.
Хрущев развенчал Сталина, освободил заключенных, дал паспорта колхозникам и перестал сажать за "колоски" и анекдоты. Брежнев заключил с обществом негласный договор: номенклатуре дал "стабильность" вплоть до права передавать свое положение по наследству, простым людям - возможность работать вполсилы, попивать и тащить с производства в обмен на внешнюю лояльность.
Сверхусилий и самопожертвования советская власть больше не требовала, разве что для порядка продолжала иногда напоминать про заветы Павки Корчагина.
У казавшихся неисчерпаемыми трудовых ресурсов русской деревни показалось дно. Хозяйство лишилось бесплатного труда заключенных. Заменить страх личной заинтересованностью нельзя было по идеологическим соображениям.
При Хрущеве СССР еще лидировал в космосе, а люди массово переезжали в отдельные квартиры. Потом с достижениями и переменами к лучшему стало совсем худо. Общество потеряло цель и перспективу.
В 1950-х годах сделалось окончательно ясно, что никакой мировой революции не будет, а разгромить "империализм" военным путем в ядерный век не получится.
Задача построения коммунизма в одной стране также оказалась невыполнимой. Хрущеву, обещавшему коммунизм к 1980 году, отвечать за свои слова не пришлось. Его преемники придумали доктрину "развитого социализма", объявив гражданам, что самое передовое в мире общество уже построено, и ничего принципиально нового ждать не следует.
Коллективизм, уравнительная справедливость послушание авторитетам и традициям - суть деревенские ценности. Патерналистские принципы "мы за вас решаем, а вы слушайтесь" и "мы о вас заботимся, а вы благодарите" годятся для управления малограмотными, не знающими мира за околицей, не привыкшими к самостоятельности общинниками, а не гражданами. Слово "гражданин" происходит от "горожанин", а тот по природе своей независим, предприимчив и критически настроен.
Возможно, вожди Советского Союза смогли бы сделать систему долговечной, поставив на консервацию патриархального уклада. Но мечты о мировом лидерстве требовали военной мощи, военная мощь - развитой промышленности и фундаментальной науки. Переместив за короткий срок миллионы людей из деревни в город, и дав им хотя бы неполное среднее образование, советская власть вырастила своих могильщиков.
Йосип Броз Тито в Югославии выпустил из общества пар, разрешив недовольным эмигрировать. Из СССР, за определенными редкими исключениями, выезд был закрыт. Понятно, что все в любом случае не уедут, но так поступят самые способные, активные и востребованные, а ракеты кто делать будет?
Еще одна слабость марксизма-ленинизма заключалась в том, что он являлся одной из самых материалистических доктрин в истории.
Конечной целью коммунизма являлись магазины, в которых всего по потребности. По сути, СССР и Запад стремились к одной цели, только идти к ней пытались с разных сторон.
В 1930-х годах еще можно было говорить людям: потерпите, напрягитесь, и, пускай не для вас, так для детей потекут молочные реки с кисельными берегами. Но в жизнь вступило поколение внуков, которое воспитал уже не Ленин, а Леннон, и оно задалось вопросом, почему другие живут иначе и лучше.
Всеобщее настроение выразили поэт Леонид Дербенев и певица Маша Распутина: "Я тоже жить хочу, и попрошу не вешать на уши мне каждый день лапшу!".
Возможно, советское государство, накопившее огромный опыт подавления, смогло бы с этим справиться. Но разочарование охватило и правящий класс, особенно его столичную верхушку, в силу своего положения лучше осведомленную о реальном положении в мире.
По замечанию перестроечного публициста Андрея Нуйкина, жизнь номенклатуры могла казаться завидной только из окна хрущевской пятиэтажки.
"Подумайте, ведь это патология - жить хуже, чем вы могли бы, ради того только, чтобы всем в стране было еще хуже!" - призывал номенклатуру Михаил Восленский.
Журналист Михаил Леонтьев обличал "позднесоветских мажоров, продавших великую державу за видюшники", и отчасти был прав. Но если великая держава, да еще претендующая на то, чтобы указывать путь всему человечеству, не способна обеспечить "видюшниками" и другими радостями жизни даже свою элиту - зачем нужны такая держава и такая идея?
"Сеанс окончен! Маэстро, урежьте марш!!!"
Прощание с призраком
Российские коммунисты завершили начавшийся при Сталине разворот к национально-имперской идее. По европейской классификации их отнесли бы к крайне правым. Убежденные интернационалисты и антигосударственники Маркс и Энгельс в ужасе отшатнулись бы от таких "последователей".
На Западе левая идея не умерла, но направлена не на то, чтобы в труде и борьбе преобразовывать мир. Сильно чего-то добиваться глупо и несовременно, жить надо легко, если бы не "алчный бизнес", навязывающий людям "ненужные потребности", можно было бы работать часа по четыре в день. Социальное государство, бесплатные шприцы для наркоманов, пацифизм, пиво, футбол!
В XXI веке мир остается несовершенным и полным проблем. Одно хорошо - никто больше не строит коммунизм.
И на том спасибо.
